206.
КАРР
(14.05.2009 16:18)
0
ОЛЕГ ГОРШКОВ
Анахорету
Ты вновь коротаешь зиму в такой глуши, что чёрт со своими куличками – добрый дачник, в сравненье с тобой, доживающим наудачу, верней, как живётся, отпущенный век. Пиши пропало, старик – шепелявит впотьмах метель, в таком захолустье, мол, как до луны до бога – где бог, где твоя, сторожимая тьмой, берлога? А ты всё не дуешь в ус, наряжаешь ель тряпичной трухой да вкушаешь опресный хлеб печалей своих – к рождеству будет всё готово: истопится печь, и сгустившийся дух еловый закружит меж зыбких и зябких времен вертеп блажного затворника – если не брать в расчёт, что изредка здесь слышен сбивчивый робкий лепет разбитой «Ятрани», то можно в тысячелетьях хоть вечность блуждать, а потом и ещё, ещё… Пытлив и упрям кропотливый огонь в печи, копатель подробностей – он удлиняет тени, он щиплет глаза, проникая в тщету мгновенья и толщу его, в основание всех причин, сцепляющих жизнь и влекущих её поток, и ты пропадаешь, несомый теченьем властным, ты рад пропадать, задыхаясь щемящим счастьем. Потом пусть метель за тебя подведёт итог…
Белый будда
Это только мерещится… то перебранка ветров, то их вкрадчивый шепот… и зябкие щупальца речи ищут призрачный логос, но снова улов не фартов – горсть одолженных слов, вот и взыщет нездешний процентщик за растраченный воздух, всё слововерченье – тщета, чем слышней тишина, тем подробней счета, неоплатней. Доходяга-январь спешно рядится в белое платье, чтоб могла обольщать, чуть прикрывшись, его нищета. Это тоже мерещится… только не вздумай стоять – ойкумена зимы прирастает по вдоху, по шагу, прорастает до неба, вселенскому лесу под стать, и уже не поймешь, облака или снежные шапки нахлобучили сосны, и кто окликает их так, что в скрипучих стволах застывают бродячие соки? Лес, он тоже костьми всех дерев своих ляжет под танк ненасытного времени, как и живущий спросонок, догоняющий призраков твой ненадежный связной между явью и сном, между именем вещи и вещью, а пока что дыши, выдувай этот воздух сквозной, это хрупкое счастье на кончике дудочки вещей, пусть оно лишь мерещится, но обнищавший январь всё ещё притворяется белым неведомым буддой, всё листает, лучась, тишины бестолковый словарь, и не может унять вольной дудочки бред беспробудный…
Прогулка Грибоедова
Ветер сфинксам ерошит гривы, времена покачнув, и вот, зыбкой Невскою перспективой Грибоедов гулять идет. Книгочей и насмешник, дока в кропотливом искусстве жить, он бормочет: «Печаль-жидовка, здравствуй – вот я, твой вечный жид», но слова застывают в глотке- немота и морозный пар… В зябких сумерках мчат пролетки оголтело, как на пожар. Вот он, жизни небрежный росчерк, мимолетный, с наклоном вниз, и трубит в небеса извозчик: «Сучий потрох, посторонись»! Но куда там – не отстраниться от нависших сырых небес, водит гения по столице непокоя вертлявый бес. Вот и слышится время оно, вот и дышится невпопад, и египетской тьмою полон белый увалень, снегопад – исповедник и провожатый, всё не так одиноко с ним ожидать и жнеца и жатвы, и не жить ожиданьем сим. Грибоедов идет всё дальше, безрассуден и отрешен, если кто и окликнет даже, всё равно не услышит он. Пахнет свежей известкой город там, где Ноев ковчег из глыб, где коринфский наряд собора с воронихинской взят иглы. Дальше, дальше… во время оно, что истерто до черных дыр, тонут в сумерках Мост Зеленый и Серебряные Ряды. Дальше, дольше… ломают волны лед у Биржи – прощай, зима. Александр Сергеич, полно, это горе не от ума, лишь бы не поспешить с итогом, не прервать вековую связь. Всё плывет по пустынным стогнам грибоедовский топкий вальс.
|